Я умер в семь утра. Надо же с чего-то начинать день.
отрывки« Все было хорошо, но когда накатили слова:
Я -- вор! Я -- бандит! Я преступник всего мира!
Я -- вор! Меня трудно любить... --
дядя Левонтий застучал себя кулачищем в грудь, давая всем понять, что
это он и есть вор, и бандит, и преступник всего мира. Еще в молодости, когда
плавал дядя Левонтий моряком во флоте, двинул он там кому-то по уху или за
борт кого выбросил, точно неизвестно, и за это отсидел год в тюрьме.
Сидевших в тюрьме, ссыльных, пересыльных, бродяг и каторжанцев, всякого
разного люду с запуганной биографией дополна водилось в нашем селе, но
переживал из-за тюрьмы один дядя Левонтий. Да и тетка Васеня добавляла
горечи в его раненую душу, обзывая под горячую руку "рестантом".
-- Да будет тебе, будет! -- увещевала мужа Васеня, залитого слезами с
головы до ног. -- Ну, мало ли чЕ? Отсидел и отсидел, больше не попадайся...
Дядя Левонтий безутешен. Он катал лохматую голову по столу среди
тарелок. Вдруг поднял лицо с рыбьей костью, впившейся в щеку, и у всех разом
спросил:
-- Что такое жисть?
-- Тошно мне! С Левонтием начинается! -- всполошилась бабушка и начала
убирать со стола вазы и другую посуду поценней.
-- Левонтий! Левонтий! -- как глухому, кричали со всех сторон. --
Уймись! Ты чего это? Компания ведь!
Тетка Васеня повисла на муже. Кости на его лице твердели, скулы и
челюсти натянули кожу, зубы скрежетали, будто тракторные гусеницы.
-- Нет, я вас спрашиваю -- что такое жисть? -- повторял дядя Левонтий,
стуча кулаком по столу.
-- Мы вот тебя вожжами свяжем, под скамейку положим, и ты узнаешь, што
тако жисть, -- спокойно заявил Ксенофонт.
-- Меня-а? Вожжами?
-- Левонтий, послушай-ко ты меня! Послушай! -- трясла за плечо дядю
Левонтия бабушка. -- Ты забыл, об чем с тобой учитель разговаривал? Забыл?
Ты ить исправился!..
-- С... я на вашего учителя! Меня могила исправит! Одна могила горькая!
Дядя Левонтий залился слезами пуще прежнего, смахнул с себя, словно
муху, тетку Васеню и поволок со стола скатерть. Зазвенели тарелки, чашки,
вилки. Женщины и ребятишки сыпанули из избы. Но разойтись дяде Левонтию не
дали. Мужики у Потылицыных тоже неробкого десятка и силой не обделены. Они
навалились на дядю Левонтия, придавили к стене, и после короткого,
бесполезного сопротивления он лежал в передней, под скамейкой, грыз зубами
ножку так, что летело щепье, тетка Васеня стояла над мужем и, тыча в пего
пальцем, высказывалась:
-- Вот! Вот, рестант бесстыжой! Тут твое место! Какая жизня с тобой,
фулюганом, пушшай люди посмотрят...»
«Дядю Левонтия, обожаемого человека, я караулил, не спал, не позволял
себе спать, щипал себя за ногу. И он ровно бы знал, что я нахожусь на вахте,
на утре сиплым голосом позвал:
-- Ви-итя-а-а! Ви-итенька-а-а!
Мигом я оказался у скамьи. Слабо постанывая, дядя Левонтий лежал на
подушке, подсунутой бабушкой.
-- Развяжи меня, брат...
Узлы дядя Левонтии стянул, я долго возился, где зубами, где ногтями,
где вилкой растягивал веревку. Дядя Левонтий кряхтел, подавая мне советы.
Встал наконец, шатнулся, сел на скамью.
-- Я чего-то наделал?
-- Не успел. Связали тебя.
-- Вот и хорошо. Порядок на корабле. Опохмелиться не найдешь? Башка
прямо разваливается...
Я подал дяде Левонтию стакан с водкой, ровно бы ненароком оставленный
на подоконнике бабушкой. Дядя Левонтий трудно, с отвращением выпил, утерся
рукавом, посидел какое-то время оглушенно и приложил палец ко рту:
-- Ш-ша! Я пош-шел!.. Бабушке Катерине не сказывай...
-- Ладно, ладно.
Неуклюже загребая ногами, будто на шатком корабле, стараясь идти так,
чтобы ничего не скрипнуло, не звякнуло, удалялся дядя Левонтий по кути,
громко ахнулся лбом в набровник дверей, изругался и тут же сам себя
окоротил:
-- Ш-ша! Вахта спит!..
Во дворе, как на грех, проснулся любящий подрыхать и понежиться Шарик,
напал на дядю Левонтия.
-- Шаря! Шаря! -- подал голос дядя Левонтии. -- Ш-ша, брат! Тих-ха!
Утром бабушка нашла под скамейкой вожжи, повертела в руках пустой
стакан.
-- Это кто же его развязал, Левонтия-то?
Я пожал плечами, не знаю, мол.
-- Вовремя, вовремя умотал соседушко! Я бы ему задала! Я б его
пропесочила!..
Мужики хмуро опохмелялись. Бабушка сжалилась, велела позвать дядю
Левонтия. Но тот еще до свету, минуя дом, уплыл на известковый завод. На той
стороне Енисея его не вдруг достанешь! Дядя Левонтий, когда виноват, всегда
так делает. Появится он дома к той поре, когда тетка Васеня остынет и
бабушка тоже отойдет, забудется в делах и хлопотах.»
«Праздник кончился.
И никто еще не знал, что праздник этот во всеобщем сборе был последний.
В том же году не стало дяди Митрия, он поместился в одной ограде с моей
мамой. С того тихого, ничем не приметного лета оградка над Фокинской речкой
все пополняется и пополняется. Кроме мамы, двух моих сестренок, дяди Митрия,
Ксенофонта-рыбака, покоятся там дедушка, бабушка, тетя Мария, дядя Ваня и
его жена, тетя Феня, дочка Кольчи-младшего Лидочка и малый его сынок
Володенька.
Старые и малые -- все опять вместе, в тишине, в единстве и согласии --
"там, где нет ни болезней, ни печали, ни воздыхания, но жизнь
бесконечная"...»
Я -- вор! Я -- бандит! Я преступник всего мира!
Я -- вор! Меня трудно любить... --
дядя Левонтий застучал себя кулачищем в грудь, давая всем понять, что
это он и есть вор, и бандит, и преступник всего мира. Еще в молодости, когда
плавал дядя Левонтий моряком во флоте, двинул он там кому-то по уху или за
борт кого выбросил, точно неизвестно, и за это отсидел год в тюрьме.
Сидевших в тюрьме, ссыльных, пересыльных, бродяг и каторжанцев, всякого
разного люду с запуганной биографией дополна водилось в нашем селе, но
переживал из-за тюрьмы один дядя Левонтий. Да и тетка Васеня добавляла
горечи в его раненую душу, обзывая под горячую руку "рестантом".
-- Да будет тебе, будет! -- увещевала мужа Васеня, залитого слезами с
головы до ног. -- Ну, мало ли чЕ? Отсидел и отсидел, больше не попадайся...
Дядя Левонтий безутешен. Он катал лохматую голову по столу среди
тарелок. Вдруг поднял лицо с рыбьей костью, впившейся в щеку, и у всех разом
спросил:
-- Что такое жисть?
-- Тошно мне! С Левонтием начинается! -- всполошилась бабушка и начала
убирать со стола вазы и другую посуду поценней.
-- Левонтий! Левонтий! -- как глухому, кричали со всех сторон. --
Уймись! Ты чего это? Компания ведь!
Тетка Васеня повисла на муже. Кости на его лице твердели, скулы и
челюсти натянули кожу, зубы скрежетали, будто тракторные гусеницы.
-- Нет, я вас спрашиваю -- что такое жисть? -- повторял дядя Левонтий,
стуча кулаком по столу.
-- Мы вот тебя вожжами свяжем, под скамейку положим, и ты узнаешь, што
тако жисть, -- спокойно заявил Ксенофонт.
-- Меня-а? Вожжами?
-- Левонтий, послушай-ко ты меня! Послушай! -- трясла за плечо дядю
Левонтия бабушка. -- Ты забыл, об чем с тобой учитель разговаривал? Забыл?
Ты ить исправился!..
-- С... я на вашего учителя! Меня могила исправит! Одна могила горькая!
Дядя Левонтий залился слезами пуще прежнего, смахнул с себя, словно
муху, тетку Васеню и поволок со стола скатерть. Зазвенели тарелки, чашки,
вилки. Женщины и ребятишки сыпанули из избы. Но разойтись дяде Левонтию не
дали. Мужики у Потылицыных тоже неробкого десятка и силой не обделены. Они
навалились на дядю Левонтия, придавили к стене, и после короткого,
бесполезного сопротивления он лежал в передней, под скамейкой, грыз зубами
ножку так, что летело щепье, тетка Васеня стояла над мужем и, тыча в пего
пальцем, высказывалась:
-- Вот! Вот, рестант бесстыжой! Тут твое место! Какая жизня с тобой,
фулюганом, пушшай люди посмотрят...»
«Дядю Левонтия, обожаемого человека, я караулил, не спал, не позволял
себе спать, щипал себя за ногу. И он ровно бы знал, что я нахожусь на вахте,
на утре сиплым голосом позвал:
-- Ви-итя-а-а! Ви-итенька-а-а!
Мигом я оказался у скамьи. Слабо постанывая, дядя Левонтий лежал на
подушке, подсунутой бабушкой.
-- Развяжи меня, брат...
Узлы дядя Левонтии стянул, я долго возился, где зубами, где ногтями,
где вилкой растягивал веревку. Дядя Левонтий кряхтел, подавая мне советы.
Встал наконец, шатнулся, сел на скамью.
-- Я чего-то наделал?
-- Не успел. Связали тебя.
-- Вот и хорошо. Порядок на корабле. Опохмелиться не найдешь? Башка
прямо разваливается...
Я подал дяде Левонтию стакан с водкой, ровно бы ненароком оставленный
на подоконнике бабушкой. Дядя Левонтий трудно, с отвращением выпил, утерся
рукавом, посидел какое-то время оглушенно и приложил палец ко рту:
-- Ш-ша! Я пош-шел!.. Бабушке Катерине не сказывай...
-- Ладно, ладно.
Неуклюже загребая ногами, будто на шатком корабле, стараясь идти так,
чтобы ничего не скрипнуло, не звякнуло, удалялся дядя Левонтий по кути,
громко ахнулся лбом в набровник дверей, изругался и тут же сам себя
окоротил:
-- Ш-ша! Вахта спит!..
Во дворе, как на грех, проснулся любящий подрыхать и понежиться Шарик,
напал на дядю Левонтия.
-- Шаря! Шаря! -- подал голос дядя Левонтии. -- Ш-ша, брат! Тих-ха!
Утром бабушка нашла под скамейкой вожжи, повертела в руках пустой
стакан.
-- Это кто же его развязал, Левонтия-то?
Я пожал плечами, не знаю, мол.
-- Вовремя, вовремя умотал соседушко! Я бы ему задала! Я б его
пропесочила!..
Мужики хмуро опохмелялись. Бабушка сжалилась, велела позвать дядю
Левонтия. Но тот еще до свету, минуя дом, уплыл на известковый завод. На той
стороне Енисея его не вдруг достанешь! Дядя Левонтий, когда виноват, всегда
так делает. Появится он дома к той поре, когда тетка Васеня остынет и
бабушка тоже отойдет, забудется в делах и хлопотах.»
«Праздник кончился.
И никто еще не знал, что праздник этот во всеобщем сборе был последний.
В том же году не стало дяди Митрия, он поместился в одной ограде с моей
мамой. С того тихого, ничем не приметного лета оградка над Фокинской речкой
все пополняется и пополняется. Кроме мамы, двух моих сестренок, дяди Митрия,
Ксенофонта-рыбака, покоятся там дедушка, бабушка, тетя Мария, дядя Ваня и
его жена, тетя Феня, дочка Кольчи-младшего Лидочка и малый его сынок
Володенька.
Старые и малые -- все опять вместе, в тишине, в единстве и согласии --
"там, где нет ни болезней, ни печали, ни воздыхания, но жизнь
бесконечная"...»
@темы: цитаты